Энигма - демократия по-грузински

Энигма - демократия по-грузински

Любое явление (конечно,  историческое), как правило, требует определения, т.е. осмысления причины явления и его результата – качества или характера.

На этом этапе возможно  обнаружение  лишь особенностей,  принцип  распавшейся действительности  грузинской шаткой реальности  не дает гарантию  стабильности воззрений, если хотите, мнений. Последующая за «революцией роз» грузинская демократия  оперирует своими предикатами на мифический характер вышеуказанного положения.  Ставит под сомнение сам факт существования демократии.
В течение последних 7-8 лет грузинская демократия трудно поддается дефиниции. Здесь же отметим,  что еще одной особенностью  грузинской демократии является большое количество проблем, которые реально не существуют и потому неизвестны,  и которые в некоторых случаях  непонятны Западу.

 В первую очередь, наше бытие, или существование проецируется на неуловимой, несбалансированной и максимально напряженной реальности трагических, социальных, политических, психологических  катастроф, где  т.н. «реалистичная демократия»   с циничным натурализмом  предстает в виде сверкающих фасадов безвкусно разукрашенных домов или городов. Новое время или новая реальность вызвали  репрезентацию этого явления (между прочим, на подсознательном  уровне). Напряженное историческое время  почти всегда усиливает  способность воспринимать и чувствовать. Превалирование действительности   значительно  важнее   и требует  большей отдачи, чем   банальное усвоение нового и приписывание ему  преувеличенного значения. Но в нашем случае все наоборот, что, возможно, обусловлено памятью когда-то репрессированного «я». Выражением реакции на давление  со стороны трагически динамичной реальности в какой-то мере стала пассивность или  же самое большее – титло (философ. термин).  Демократия в грузинской действительности фактически выбрала позицию  невнедрения, подсознательно выразив тем самым социальные импульсы грузинской действительности.  Сегодняшняя  власть не заинтересована в учреждении и развитии демократии, ее атрибутики и институтов. Если и есть какой-либо интерес, то он показной – иллюзорный, в котором сочетаются друг с другом модернистский язык, местная этнографическая  или историческая семантика и пропагандистская миссия. Страна остается выражением эксцентризма, а граждане заклеймены знаком одинаковой асоциальности. Именно поэтому создатели «нового порядка»,  «новой эстетики» избегают отождествления собственного творчества с историей, культурой, бытом и традициями Грузии. В их травмированном менталитете все грузинское, т.е. традиционное, отождествляется с провинциальным и маргинальным. Соответственно их действия носят противоречивый и взаимоисключающий характер. Эта амбивалентность делает почти  невозможным рассмотрение их действий посредством одной стройной теоретической концепции. Существует  историзированный взгляд или историзированная точка зрения, которая в нашей действительности приобретает особую реальность как путь самоопределения людей, несущих тяжелый груз прошлого и нынешнего опыта. Эта линия историзма сегодня лишена контекста   путем тотального  игнорирования социальной действительности, опорой   которой  выступает квазиевропейский опыт, диагнозом же – история. Фактом является и то, что для нас восприятие –усвоение всего нового -  носит довольно эзотерический и мифологический характер. Средство становится притягательным и потому превращается в цель, но до какого-то момента в меньшей степени осмысливается инструментально. Это - попытка включить существующую действующую стратегию в западные стандарты, которая иногда принимает вид реплики, направленной в сторону Запада. Несмотря на каскад проблем представители власти все-таки пытаются утвердить за собой статус лидера-новатора. Но не могут достичь желаемого  из-за существующей в стране ситуации. Но остро проявляя  центридальные стремления, ловко осуществляют «выход» за пределы страны. Но Запад все еще воспринимает их как экзотику, что усиливает двусмысленное положение власти. Создатели новой грузинской политики поняли, что постмодерн заинтересован в региональных особенностях, имеющих социальное и политическое выражение, и начали работать над этим контекстом. С одной стороны, это единная стратегия спасения и противостояния, с другой стороны, именно такой двусмысленный характер носит наша реальность.

90-ые годы  прошлого века можно считать  точкой отсчета создания новой грузинской демократии, стратегия спасения и построения нового усилила романтические интонации.В это время романтизм верил в ожидаемые трансформации. В силу исторически сложившейся тяжелой ситуации зародившаяся грузинская демократия была вынуждена в ускоренном темпе усвоить западный многовековой опыт и  проявить надлежащую  волю к выбору или к переизбранию. Часто она выбирала синтезный метод переизбрания, иногда интуитивный, иногда на основе   поспешно проведенного кратковременного анализа. Таким образом,  мы действительно можем признать трансформацию в качестве объективно существующего факта  перехода от старой структуры к новой.

И последнее,  для преодоления нашего торможения существует путь спасения. Это не интеграция, которая сегодня очень популярна, но которая  остается для нас мифическим и абстрактным словом, но более возможная интер-активность на любом уровне. С одной стороны, это слово содержит историческое  указание на происшедшие во времени факты, с другой стороны, разделение слова на две части посредством тире придает ему метафоричность. Есть еще один путь – «восприятие реальности», «прохождение стадии реальности», который интуицией, ассоциативным мышлением, импульсивностью, спонтанностью рассматривает ее как беспрерывное напряженное движение.

 

 

    Мамука Картозиa,
    доктор политических наук